Снег был похож на кровавое полотно. Точно некто уронил огромный кубок с жертвенной жидкостью на безукоризненно чистую ткань. Утро накинуло на небо призрачный саван, пряча звёзды за предрассветными сумерками, похожими на смешанное с давленой брусникой молоко. Мьяндаш всё ещё мог видеть. Яркий свет, отражающийся от сотен мерцающих снежных крупиц, травмировал его неестественно светлые глаза. Обычно на разного рода живность принято охотиться отнюдь не поутру, но изрядно затянувшаяся зима толкает оголодавших животных на совершение довольно беспечных, опрометчивых поступков, и потому Мьяндаш, заранее замолив перед богами свой грех убийства, отправился на охоту.
Снег неслышно хрустел под ногами. В следы заливались сине-фиолетовые тени, сразу же заметаемые подолом плаща нойда. Тихо потрескивала небольшая связка дротиков за спиной Мьяндаша, один из них он держал в согнутой руке и, в состоянии боевой готовности, чуть пригнувшись, следовал он за животными метками. Не приходилось ему забредать так далеко. Прежде саами мирно охотились, не выходя за пределы своей вотчины – Старого леса – оттого столкновения с лесной грядой в качестве места для охоты вгоняло Мьяндаша с небольшое смятение. Ветер зловеще завывал среди хребтов. Он сдувал с курса дротики, Мьяндаш решил, что стоит променять их на копьё, старшую и более тяжёлую сестру его личного оружия. Однако он умудрился подстроиться под изменившиеся погодные условия и очень скоро напал на след зверя, которому было не суждено сегодня застать полдень. Это оказался резвый благородный олень. Он склонился над чудом не заметённой каменистой местностью и жевал иссохший мох, недовольно пофыркивая. Нойда отклонился, занося руку с дротиком. Но неизвестного происхождения шум спугнул животное, отвлёк от скудной трапезы. Олень перевёл внимательный взгляд на замершего, точно каменное изваяние, охотника, Мьяндаш же в свою очередь даже задержал дыхание, с губ его не срывалось и облачка пара. Он перевёл взгляд куда-то вверх. Куда-то туда, откуда, по его собственному разумению, совершенно некстати раздался чёртов шум. Потустороннее чутьё подсказывало нойда, что глаз свой на упитанного, невзирая на долгую зиму, оленя положил здесь не только он, впрочем, до конца мужчина не был уверен. Духи-оружейники неслышно советовали, науськивали. И Мьяндаш, как и всегда, покорно склонил голову перед их авторитетным мнением, выпустив дротик. Удар был не смертельным, олень завопил и, разбрызгивая по снежной глади рубиновые градины крови, бросился наутёк, впрочем, не так уж и резво – ранение оказалось, всё-таки, серьёзным.
Мьяндаш решил не нагонять след в след. От раненого зверя он двигался на расстоянии, иногда сливаясь с чернеющими на фоне снега валунами и каменюками. Молодой мужчина так увлёкся внимательным созерцанием состояния терявшего кровь животного, что совершенно позабыл о таинственной причине, по которой эта погоня вообще состоялась, потому уже ни о чём не думал, кроме того, чтобы олень уже прекратил свои мучения. Острое чувство вины пронизывало Мьяндаша. Вторил ему поток шквалистого ветра, который заставил мужчину повременить с финальным броском, который мог только усугубить муки животного. Он так и застыл, как и некоторым временем ранее, иллюстрируя легенды о храбрых и сострадательных охотниках Старого леса, но, похоже, очень и очень зря. Подарит своё мясо олень не саами.